Савельева Л.П.
НЕ ПОЗАБЫТЬ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД…

Вспоминая однокурсника Гену Новикова (эта фраза дается с трудом), невольно возвращаешься на сорок с лишним лет назад, в 60-е годы. Оттуда, теперь уже издалека, "сладкоголосая птица юности" машет своим крылом, призывая вспомнить не только череду событий и фактов, но и подталкивает к осмыслению того, что произошло с нами, мной и моим поколением. Ведь не зря еще в средневековье сформировалось убеждение, что не мы проходим сквозь время, а время проходит сквозь нас. "Ремесло" историка довлеет над воспоминаниями, заставляя все расставить по определенным местам, но то, что касается Гены, плохо укладывается в трафаретные рамки. Изначальная автономность всегда являлась стержнем его личностного поведения, демонстрируя принцип - "никогда в стае, а если уж в ней, то только вожаком". Именно это, на мой взгляд, прежде всего, делало его не похожим на всех остальных нас, зараженных "микробом" того времени - коллективизмом и безудержным желанием общения, столь характерным для студенческой среды. Его дистанцированность проявлялась и в серьезности суждений о реалиях тогдашней действительности, и в размышлениях об извивах истории, о которых мы много и горячо спорили как на семинарских занятиях, так и за пределами аудиторий. В этих дискуссиях он, как правило, не занимал позиции ключевой фигуры, а предпочитал роль молчаливого наблюдателя. Но когда иссякшие оппоненты обессиленно умолкали, наступало его время. И меня всегда удивляло, с какой основательностью и легкостью Гене удавалось разрушить доводы обеих сторон и предложить свой оригинальный вариант понимания спорного вопроса, при этом он ссылался на ту литературу, о которой мы и не слышали. По большому счету с курсом он общался мало, оставаясь личностью достаточно закрытой и даже застенчивой, но при этом амбициозной.
После окончания университета он был оставлен на кафедре всеобщей истории преподавателем, а в 1972 г. поступил в очную аспирантуру МГУ. Позже мы узнали, как он с блеском сдавал вступительные экзамены в аспирантуру, и что сам академик С.Д.Сказкин, непререкаемый авторитет по всеобщей истории в то время, отметил прекрасное знание французского языка у юноши из сибирской глубинки. В 1975 г. Гена успешно защитил кандидатскую диссертацию в МГУ, вернулся на кафедру и, с тех пор в течение более тридцати лет, мы с ним были коллегами по кафедре. Последующее десятилетие было временем взлета его научной карьеры. Он много и плодотворно работал во Франции и в Мали, а в 1985 г., прервав заграничную командировку, защитил докторскую диссертацию по голлизму в Московском государственном университете. Честно говоря, до конца 80-х Геннадий Никифорович был редким гостем в Иркутске и на кафедре. Но когда он появлялся, переполненный идеями, впечатлениями и каким-то нездешним куражом, это всегда вносило оживление в размеренную жизнь нашего коллектива. Он умел красиво напомнить о себе и из Парижа. Помню, как однажды, будучи в зарубежной командировке, на праздник 8 Марта женщинам кафедры он послал шампанское, чем приятно нас удивил. Он умел увлечь новыми идеями не только нас - преподавателей, но и студентов, которые были в восторге от его лекций, рассказов о встречах с известными западными политиками, его демократичного стиля общения. Но проходило какое- то время, и он грустнел, становился раздражительным, и мы понимали - вновь "манит страсть к разрывам", к перемене мест. Ему просто становилось скучно в нашем однообразном бытие. Он сам неоднократно говорил, что его непреодолимо влечет Африка, она его просто приворожила. По возвращению из Мали Геннадий Никифорович вынашивал замысел написания книги об Африке и обдумывал её название. Запомнилось одно из них, как всегда оригинальное - "Сны на апельсинах". Книга, к сожалению, так и осталась неоконченной. В те перестроечные годы, когда советская интеллектуальная элита массово покидала Россию, мы были почти уверены, что Г.Н.Новиков будет среди них, тем более, что у него имелись реальные возможности для реализации себя на Западе. Но этого не случилось. Почему? Он сам часто говорил, что долго оставаться на Западе он не может, ему и там становится скучно от сытой, размеренной жизни. И этот парадокс, как мне кажется, - не случайная биографическая подробность, а органика его натуры (да простит меня Гена) - какое-то мучительное чувство неслиянности с миром, которое не позволило ему надолго привязываться к людям и месту, обустроить и сделать комфортным свой быт, наладить размеренную и спокойную жизнь, к которой стремится большинство. Это был не его путь. Его талантливая натура жаждала новых высот и новых ощущений.
Став заведующим кафедрой новой, новейшей истории и международных отношений в 1989 г., Геннадий Никифорович продолжил курс, выверенный его предшественниками: кафедра должна быть лучшей на факультете, т.е. самой профессиональной, самой высококвалифицированной, открытой всему новому. Каким он был руководителем? Разным. Он упорно взращивал в себе качества жесткого лидера - иногда давал резкие нелицеприятные оценки, шумел и грозил, но в душе был человеком довольно мягким и ранимым, а потому его "экзекуции" почти никогда не воплощались в жизнь. Припоминаю наш разговор о Н.Макиавелли и его определении идеального правителя (лидера) как человека универсального, т.е. пластичного, а значит способного совершать действия в соответствии с ситуацией либо жесткие, либо мягкие. На это способны немногие, писал великий итальянец, чаще всего действия политиков однозначны, и потому так легко получить власть, и так трудно ее удержать. Геннадий Никифорович явно разделял эту гипотезу и с увлечением, по его словам, читал "Государя". Но что у него нельзя отнять, так это его постоянное стремление поддерживать все новое и талантливое на кафедре, особенно молодежь. Международные гранты, стажировки за рубеж и в российские научные центры, аспирантура - благодаря его поддержке для многих молодых исследователей это стало приобщением к большой науке. Да и старшему поколению он не отказывал в своей поддержке. За время его заведования на кафедре было защищено пять докторских и три кандидатских диссертации, что говорит само за себя, хотя и не умаляет огромного вклада авторов диссертационных работ.
В 90-е годы Геннадий Никифорович увлеченно работал в области истории и теории международных отношений. Читал лекции за рубежом, написал учебное пособие по теории международных отношений, высоко оцененное специалистами. Все это, по-видимому, привело его к мысли открыть на историческом факультете новую специальность "международные отношения", которая придала бы импульс для развития факультета в новых рыночных условиях. Это была поистине титаническая работа: в провинциальном вузе, в условиях отсутствия нормального финансирования и инфраструктуры вести подготовку по столь элитной и дорогостоящей специальности. Кафедре это удалось, хотя идею не разделяли многочисленные скептики. Благодаря широким научным связям Геннадия Никифоровича были установлены тесные контакты с МГИМО (У) и Дипломатической академией МИД, налажен обмен преподавателями, известные специалисты по международным отношениям читали циклы лекций, проводились многочисленные конференции и круглые столы, мастер-классы для студентов и аспирантов. Большой поддержкой для реализации идеи явилось участие кафедры на конкурсной основе в Мегапроекте "Развитие образования в России" Института "Открытое общество" (Фонд Сороса). В эти годы несомненно повысился статус кафедры, жизнь кипела, и Геннадий Никифорович, находясь в гуще событий, был бесспорным лидером. Не случайно, что следующей ступенью в раскрытии его организаторского таланта явилось создание на базе Иркутского университета Межрегионального института общественных наук, который он возглавил, став его научным директором. Новые обязанности отнимали много времени и сил. Геннадий Никифорович погрузился в новую, и кажется более интересную для него, сферу деятельности, переложив в целом отлаженную и представлявшуюся ему рутинной работу кафедры на своих заместителей. Но при этом он любил повторять помощникам, чтобы не расслаблялись, что он постоянно держит руку на пульсе. И действительно, знаю по себе, где бы он не находился - в Москве, США, Франции или Канаде, вдруг раздавался телефонный звонок (иногда в неурочное время, казалось, его не заботит, сколько сейчас времени на иркутских часах), и начинался, по ощущению, несколько минут назад прерванный разговор о делах, в курсе которых он был всегда. Будучи мастером мистификаций, он любил создавать впечатление, что всегда рядом, в центре событий. Его некоторый эгоцентризм, свойственный талантливым людям, не всеми коллегами воспринимался, иногда даже резко осуждался и вызывал критику. Но в любой полемике, будь-то научная или деловая, он, как правило, одерживал верх, здесь мало кто мог дать ему фору. И, конечно же, нельзя не отметить его блестящую память, позволявшую демонстрировать глубокие знания в разных гуманитарных сферах и детально помнить уже отдалившиеся во времени события.
Последняя встреча с Геннадием Никифоровичем произошла в январе 2008 г. в больнице. Было очевидно, что он серьезно болен: сильно похудел и ослабел. Однако, разговор, который он вел с коллегами, отличался все той же напряженностью работы мысли (пожалуй, только без свойственной ему импульсивности), обсуждались ближайшие дела и на перспективу. Он был ровен и спокоен, не проявляя какой - либо тревоги относительно своего здоровья. Очевидно, что он собирался жить долго…