|
Родился
4 июля 1902 г. в Иркутске в семье В.Б. Шостаковича. В 1919
г. окончил с золотой медалью Иркутскую гимназию. В числе первых
выпускников Иркутского университета по китайскому разряду
Дальневосточного отделения внешних сношений факультета общественных
наук получил в 1925 г. специальность востоковеда-китаиста
(китайский язык). В 1926 г. - по правовому и экономическому
уклонам факультета права и хозяйства ИГУ - специализацию юриста
по международному и хозяйственному праву. На факультете права
и хозяйства ИГУ С.В. Шостакович начал свою педагогическую
работу. После реорганизации университета в институты в 1931
г. вел преподавание и занимал учебно-административные должности
в институтах: советского строительства, советского права,
советской торговли, финансово-экономическом, заочном юридическом.
В 1937 г. перешел на работу в Иркутский государственный педагогический
институт, преподавал там ряд дисциплин всеобщей истории и
возглавлял одноименную кафедру. С 1940 г. активно участвовал
в восстановлении исторической специальности в Иркутском госуниверситете,
преподавал историю древнего мира, стран зарубежного Востока,
разделы истории нового и новейшего времени. С 1944 г. до конца
1970-х гг. заведовал кафедрой всеобщей истории. Вел исследования
в области истории международного права и международных отношений,
востоковедения, античности. В 1944 г. защитил кандидатскую
диссертацию "Исторические корни отрицания германским
фашизмом общепринятых законов и обычаев войны". В 1962
г. им защищена докторская диссертация "Дипломатическая
деятельность А.С. Грибоедова". Занимался изучением вопросов
русско-иранских отношений в XIX в., истории сопредельных с
Россией стран Дальнего Востока (Монголия и Китай), проблем
античной истории. Способствовал развитию в Иркутске спорта,
являлся судьей республиканской категории по теннису и волейболу.
Активный просветитель общества "Знание", бессменный
председатель в библиотечном совете при Научной библиотеке
Иркутского университета, член Советской ассоциации международного
права и Географического общества СССР. Избирался на Учредительный
съезд Всероссийского общества охраны памятников истории и
культуры, в его российское руководство и был одним из первых
его активистов в Иркутской области. Много лет работал в Иркутском
отделении общества советско-китайской дружбы. Являлся председателем
Иркутского отделения общества советско-польской дружбы с момента
его возникновения. Награжден орденом Ленина, медалями и почетными
знаками СССР, а также наградами Монголии и Польши. Умер в
Иркутске 23 августа 1981 г.
(Иркутский
государственный университет: ректоры, деканы, профессора (1918-1998)
/сост. С.И. Кузнецов. - Иркутск : Агентство "КП-Байкал",
Изд-во Иркут. ун-та, 1998. - С. 69-70.)
Б.С.
Шостакович
Мои наброски к будущему мемуарному портрету
Сергея Владимировича Шостаковича
Совершенно
не случайно так озаглавлены эти заметки. Мною еще не написаны
воспоминания об отце, хотя бы в сколько-нибудь адекватной
мере воссоздающие сохранившуюся в памяти его многогранную
личность, его широкую и разностороннюю деятельность, а также
жизненные принципы, которыми он и именно руководствовался,
и уроки, преподанные им мне, наряду с другими его учениками.
Такого рода мемуары пока еще остаются в моих планах на будущее,
они ни в коей мере не могут быть исчерпаны помещаемым ниже
текстом, ибо ограниченные рамки данной публикации поставили
пишущего перед неизбежностью определенного сужения самого
масштаба освещаемой темы, упрощенного ее изложения на отдельных
фактических примерах.
Несмотря на вышесказанное, мне все-таки хотелось бы начать
с выяснения, пусть пока еще и на уровне некоторого первичного
обобщения и осмысления, - вопроса о том, что представляла
собою личность С.В. Мне эта тема органично близка и как сыну,
и как ученику С.В., ведь я был также одним из его студентов
(в 1962-1963 гг.). Я не знаю, как разделить эти две степени
близости одну от другой, - мне это сделать трудно. По вполне
понятным причинам я ныне среди здравствующих коллег и немногочисленных
родных С.В. остался в числе наиболее близко знавших его. Как
студент, а потом и младший коллега по кафедре, - это один
ракурс моего знания и моих воспоминаний, - но также и как
сын я, естественно, общался с С.В. и чаще, и больше многих,
и, очевидно, не всегда в тех самых традиционных рамках, о
которых здесь уже шла речь. Вне всяких сомнений, для меня
отец - никакой не миф, который часто создают мемуаристы, о
чем говорилось еще несколько лет назад в ходе состоявшейся
тогда на нашей кафедре содержательной коллективной беседы
о С.В., а вполне реальная, но при этом и уникальная во многом
личность, являющая собою высокий авторитет и образец. Безусловно,
настало время задуматься над тем, как нам сохранить память
о С.В., как донести ее до идущих вслед за нами младших поколений,
по мере возможности, отделяя мифы от реальной целостности
и объективности вопроса.
Когда в 1992 г. мы с Владимиром Павловичем Олтаржевским готовили
очерк об отце к его 90-летию, как раз незадолго до этого,
в конце 1980-х гг., вышла нашумевшая тогда повесть Даниила
Гранина "Зубр", где шла речь о Николае Владимировиче
Тимофееве-Ресовском - выдающемся биологе-генетике, талантливом
ученом, педагоге. Эта документальная повесть-размышление была
очень актуальным по своему времени произведением, предлагавшим
непривычный для советской эпохи идеологических шаблонов свободный
взгляд на ученого, на человека. Размышления писателя Д. Гранина
о Тимофееве-Ресовском показались мне созвучными той теме,
о которой я пробовал писать, и уже тогда я сделал несколько
выписок из этой повести. И вот когда теперь я вновь перечитал
строки Гранина о герое его произведения, известном среди близких
ему людей под прозвищем Зубр, то с изумлением обнаружил, что
некоторые из них - как будто бы сказаны буквально об отце!
Это, в частности, замечание об "искусстве общения"
Зубра: "Слушать его было интересно. Все оживало с его
появлением, попадало под напряжение. Его просили говорить,
его хотелось слушать. Делать доклад он шел как на праздник,
в этом было для него большое самовыражение... и люди тянулись
к нему, чувствуя, что живое общение ему дороже всего остального.
Сила влияния и обаяние его личности были таковы, что люди,
сами того не замечая, перенимали его выражения, его манеры".
Это и оценка неординарности мышления ученого: "У него
был талант извлечения смысла, он умел соединить частные и,
казалось бы, разрозненные вещи... Ему помогала память. Память
- это не талант, но талант, обладая памятью, успевает во много
раз больше". Наконец, это чрезвычайно меткое наблюдение
Гранина за окружением его героя Зубра-Ресовского - видных
светил науки, биологов, о котором он пишет следующим образом:
"По ним мерили порядочность, их боялись, что они скажут.
Настоящего, постоянно действующего общественного мнения недоставало,
не было того, что называется обществом, научной средой, которая
определяла бы нравственные критерии, осуждала бы такого-то
за плагиат, за эксплуатацию учеников, за бесчестные поступки,
хвалила бы за гражданскую смелость, за порядочность. Общественное
мнение заменяли отдельные ученые, в которых счастливо соединялся
нравственный и научный авторитет. Но, как говорится, дни их
угасали, великаны отходили во тьму, никто их места не замещал.
По крайней мере, так казалось... Их правила чести становились
слишком трудными, поэтому их называли старомодными, они уходили
в легенду, пророки, рыцари истины, хранители чести".
Очевидно, что все процитированные слова написаны и по другому
поводу, и о другом человеке, специалисте в иной области знания.
На первый взгляд, может показаться, что к отцу они не имеют
отношения, тем более, что с ним Д. Гранина вообще никогда
не сводила судьба. Но убежден, не найдется ни одного знавшего
С.В., кто в процитированных строках не узнает знакомую натуру!
Мне думается, что Гранин в своих характеристиках личности
Зубра, возможно и не вполне осознанно, уловил и сформулировал
основные типологические черты незаурядных молодых деятелей
российской научной интеллигенции советской поры, вышедших
из еще предреволюционной эпохи, получивших добротную гимназическую
выучку и воспитание, представляющих один культурный уровень,
один, если угодно, нравственный кодекс. Далее уже можно было
становиться биологом-генетиком, подобно Тимофееву-Ресовскому,
либо гуманитарием - юристом, лингвистом, историком, как отец,
но, в конце концов, все это было делом прикладным, наживным.
(Между прочим, отец в университете не получил никакого специального
исторического образования.) В те уже далекие, первые годы
нашего университета не было там столь узкой профессиональной
дифференциации, как ныне. Зато основополагающей была общая
культурная основа с интегрирующими широкими подходами и принципами,
универсальным (воистину университетским!) воззрением на окружающую
действительность и еще проявлениями какого-то общего гуманистического
отношения к жизни, к своему делу, к коллегам и к ученикам.
Именно в этом-то, по моему убеждению, и коренится то типологическое
сходство, которое роднит отца с Зубром. Отсюда берут свое
начало творческая самобытность и самоотверженность, глубокая
эрудиция, высокое общественное самосознание каждого из них.
Безусловно, С.В. сам по себе был яркой индивидуальностью,
во многих проявлениях неповторимой, уникальной. О его педагогическом
даре, ярких способностях лектора, оратора говорит каждый,
кто УЧИЛСЯ у него. И это особая тема для мемуарного очерка.
Скажу прямо, что мною самим в юношескую пору этот наш иркутский
Зубр внутренне (я, конечно, никогда об этом вслух не говорил)
воспринимался немножко сродни энциклопедистам XVIII столетия
или деятелям Ренессанса. Ведь чего ни коснись, он все знал
и все умел, и не как-нибудь там абы как, а со вкусом и, я
бы даже сказал, с подлинным артистизмом! Несомненно, это был
особый талант, дар Божий.
Приведу лишь пару примеров, врезавшихся в память еще с детства.
Если не ошибаюсь, это было в 1955 г. Ряд лет подряд родители
проводили вместе со мной летний отпуск на Рижском взморье,
которое мы все очень полюбили. А возвращались мы домой через
Москву. И вот как раз в Москве, в Музее изящных искусств,
проходила выставка реставрированных художественных сокровищ
Дрезденской галереи перед их окончательным возвращением Германии.
Ажиотаж был необыкновенный, толпы страждущих, но отец каким-то
образом сумел договориться с музейным начальством, и нас пропустили
в пору технического перерыва, когда в музее отсутствовало
обязательное для группового посещения выставки обслуживание
экскурсоводов. С.В. в полной мере проявил себя там. Со свойственной
ему энергией он буквально на бегу сориентировался в экспозиции
и тут же начал свои пояснения мне и маме, подводя нас к наиболее
значимым, по его мнению, полотнам и рассказывал об их авторах,
художественных стилях, ими представленных, содержании сюжетов
и их трактовках. "Смотри и запоминай на всю жизнь, -
говорил он мне при этом. - Когда-нибудь будешь своим детям
рассказывать, что видел все эти подлинные сокровища мирового
искусства - "Сикстинскую мадонну" и другие, у нас,
в Москве".
Неожиданно, с огромным удивлением мы обнаружили, что оказались
окружены толпой одиночных посетителей, в поисках информации
примкнувших к темпераментному экскурсоводу и явно заинтригованных
его нестандартной лекцией. Отцу начали задавать разные вопросы
по теме выставки, на которые он содержательно и емко отвечал.
Закончилось все тем, чем нередко завершаются официально организованные
музейные экскурсии, группа вознамерились оставить в музейной
книге посещений свою благодарность любезному и эрудированному
сотруднику музея, который, невзирая на свою занятость, так
превосходно провел для них "внеплановую" экскурсию.
Тут-то и выяснилось, что никакой это не музейный служащий.
Помнится, что появившийся под конец представитель музейной
дирекции поблагодарил отца за помощь и даже пригласил приходить
снова.
"В следующий раз, - пообещал он, - мы Вам выдадим служебный
пропуск, как специалисту". Но так сложилось, что больше
с отцом в этом музее я уже никогда не оказывался, хотя позднее
бывал там неоднократно. При каждом новом посещении всплывала
в памяти эта история.
Другой эпизод каждый раз вспоминается мне в связи с посещением
нашего иркутского рынка, где во времена моего детства было
много торгующих овощами китайцев. Помнится, не было случая,
когда бы они не приветствовали отца как своего доброго знакомого,
всегда по-китайски. И он всегда заводил с ними разговор на
китайском о разных житейских проблемах к общему удовлетворению
всех собеседников, как я мог ребенком судить по их мимике
и интонациям... Ведь отец был китаистом по одному из своих
образований, глубоко знал, я бы даже сказал, "чувствовал"
специфику этой страны, любил ее, хотя, так уж сложилась судьба,
что он не сумел там побывать ни разу.
Как специалист в данном направлении он остался во многом невостребованным
(конечно, за исключением преподавания курсов истории и культуры
Китая и стран Востока в целом). Я вообще считаю, что у него
были незаурядные лингвистические способности, но он не стал
в обычном понимании филологом или лингвистом, жизнь распорядилась
по-другому. Однако всегда к проблемам языкознания С.В. испытывал
живейший интерес (даже к русскому, хотя специально и не занимался
им, естественно), поскольку у него была крепкая языковая база:
знание, по крайней мере, трех основных европейских языков
и двух классических плюс китайский и японский. Безусловно,
это явилось серьезной основой для него, чтобы дальше плодотворно
работать в науке, образовании и культуре.
Конечно же, С.В. был многогранен и талантлив во многих направлениях
деятельности, которыми занимался. Юрист-международник, специалист
по административному и хозяйственному праву, востоковед, историк-античник,
исследователь в области истории международных отношений в
эпоху нового и новейшего времени, не чуждый проблематике российско-польских
отношений, истории Сибири, практических вопросов охраны памятников
истории. Многолетний организатор и руководитель кафедры всеобщей
истории на историческом факультете Иркутского университета,
он параллельно энергично работал и по воссозданию юридического
факультета ИГУ. Также вел он преподавательскую работу, по
меньшей мере, еще в пяти других высших учебных заведениях
Иркутска. Многие из этих страниц его биографии ныне во многом
забыты, и сведения о них еще предстоит отыскать, в том числе
и воссоздать по мемуарным свидетельствам
Особый раздел биографии С.В. - научно-исследовательская деятельность.
Здесь следовало бы сказать о возвращении из небытия многих
его рукописей, так и не увидевших света по многим причинам
тогдашней конъюнктуры, от С.В. абсолютно не зависевшим. Достаточно
привести лишь один пример. Свою последнюю монографию - оригинальную
работу по истории патриархальной семьи в Древней Греции, -
"Сказание о Пелопидах", - отец опубликовал на собственные
деньги, ибо университетская администрация не нашла на ее издание
средств. Все это происходило в середине 1970-х гг., в разгар
эпохи "застоя", и было для того времени совершенно
уникальным явлением. Сумма вылилась для С.В. примерно в стоимость
автомашины. При этом работу ему все равно пришлось существенно
сокращать, и С.В. переживал, конечно, насчет каждой урезанной
строки, страницы. Это к вопросу об эпохе, как все это делалось.
Мы говорим, что сейчас нет денег на издание научных работ.
Тогда они у государственных учреждений как бы были, по крайней
мере, закладывались в какие-то там планы, но в реальности
находились для одних, конъюнктурно поощряемых авторов и их
трудов, для других же - нет.
Многолетняя работа С.В. Председателем Совета по присуждению
ученых степеней по исторической специальности также могла
бы получить отражение в памяти тех, с кем и для кого она осуществлялась.
С.В. всегда был по натуре своей общественником, патриотом,
гражданином в лучшем смысле этого слова, своего коллектива,
города, края. Данная тема поистине неисчерпаема и также нуждается
в мемуарной фиксации. Здесь особенно ярко проявлялись качества
гражданской смелости и независимости отца. Он вечно вступался
за разного рода "правые", в его понимании, проблемы,
хотя они часто и не были вовсе делами его компетенции, если
подходить к ним с формальной, бюрократической позиции. Здесь
надо напомнить, что отец был в Иркутске едва ли не единственным
такого ранга беспартийным ученым и педагогом. Зачастую только
его моральный авторитет в сочетании с дипломатической гибкостью
и тактом, а также замечательными качествами блистательного
полемиста и безукоризненного логика способствовали решению
дела.
Все это, конечно же, происходило на фоне того, что определенная
ортодоксальная среда партократии отнюдь не одаривала его симпатиями,
для них он был всего лишь рафинированный, "лояльный"
интеллигент "без партпринадлежности", впрочем, и
он платил им той же монетой.
У меня в памяти хранятся многочисленные примеры гражданской
позиции С.В. Моральная борьба за "правое дело" была
вечным кредо отца, ориентиром, которому я сам, даже в чем-то
подсознательно, неизменно следую в меру своих возможностей.
При этом мне всегда вспоминается та поговорка, которую отец
любил повторять: "Вода точит камень, не силой, но частотою
падения". Он считал, что если какая-то цель поставлена,
то надо ее добиваться, а не складывать руки. Хорошо помню,
какую бурю негодования неизменно вызывали у С.В. проявления
трусливо-равнодушного филистерства, оглядки на мнение "сверху",
с которыми ему сплошь и рядом приходилось сталкиваться в повседневной
реальности, в том числе и в среде коллег по альма-матер. Отец,
возмущаясь этим, в сердцах часто повторял ставшую для него
нарицательной фразу человека, занимавшего высокие посты в
ректорате и по старому дружескому обыкновению обращавшегося
к нему по имени: "Сережа, ну зачем это делать, ведь нам
все равно откажут". Отец говорил: "Это вечная позиция
тех, кто не хочет ничего делать. А надо все равно пробивать,
несмотря ни на что. Потому что откажут раз, откажут два, а
на третий раз, возможно, и не откажут".
Как я полагаю, данная тема - верности своим принципам, настойчивости
и терпения в отстаивании их - в современных наших условиях
оказывается весьма актуальной, требует особенно тщательной
мемуарной и аналитической проработки. Вероятно, она могла
бы стать проблемой специального научного исследования, послужить
серьезным "уроком жизни" для молодого поколения.
В заключение не могу не сказать еще об одной, на мой взгляд,
важной и давно уже назревшей проблеме. Вскоре после кончины
С.В. Шостаковича наша кафедра приняла решение проводить чтения,
ему посвященные. С той поры, однако, этот замысел так и остался
в пожеланиях. Полагаю, что такие чтения нам во всех отношениях
необходимы. Отнюдь не для каких-то парадных речей, но для
собственного саморазвития, для воспитания идущей за нами студенческой
молодежи. Она ведь действительно многого из прошлого нашей
альма-матер и об учителях наших не знает, и это совсем не
ее вина, а наша. "Чтения" могли бы сделать хорошо
узнаваемой личность С.В. Шостаковича для молодых историков,
знакомить их с историей в целом, кафедры мировой истории и
исторического факультета, у истоков которых также стоял С.В.
Таким образом, можно приблизить наши традиции к современному
студенчеству, сделать их по-настоящему живыми. Можно также
обмениваться информацией, вести дискуссии по традиционным
научным направлениям, заложенным С.В., привлекать к ним внимание
представителей общественности, прессы, администрации и так
далее. Вот для чего эти чтения нам необходимы! Я страшно не
люблю красивых слов, но как здесь не сказать, что нашим моральным
и профессиональным долгом является сохранение и развитие того,
что оставили наши учителя и один из первых среди них, - С.В.
Шостакович.
(Памяти
профессора Сергея Владимировича Шостаковича. Воспоминания
и научные статьи. К 100-летию со дня рождения. Иркутск : Изд-во
"Оттиск", 2002. - С. 41-49.)
Основные
труды
К
вопросу об отмене экстерриториальности иностранцев в Китае.
- Иркутск : Изд. тип. "Власть труда", 1926. - 7
с.
Политический строй и международно-правовое положение Танну-Тувы
в прошлом и настоящем. - Иркутск : Тип. изд. "Власть
труда", 1929. - 48 с.
Освещение проблем колониальной политики Германии и Италии
в школьном преподавании // Сов. педагогика. - 1942. - № 7.
- С. 17-26.
Исторические корни отрицания германским фашизмом общепринятых
законов и обычаев войны : Дис. канд. юрид. наук. - Иркутск,
1943. - 280 с. - (Ин-т права АН СССР).
Против прогерманской трактовки некоторых вопросов древней
истории // Тр. / Вост.-Сиб. ун-т. - 1944. - Т. 2, вып. 4.
- С. 85-106. - Библиогр.: 86 назв.
К вопросу об издольщине в Аттике: (В порядке постановки пробл.)
// Тр. / Иркут. ун-т. -1948. -Т. 3: Сер. ист.-филол, вып.
2. - С. 101-115.
Из истории английской агрессии на Ближнем и Среднем Востоке:
(Сколачивание британской дипломатией в первой половине XIX
века антирусского ирано-турецкого блока) // Учен. зап./ Иркут.
пед. ин-т. -1955. -Вып. 11. - Кафедра истории СССР и кафедра
всеобщ. истории. - С. 125-154.
Из истории английской экономической экспансии в Иране: (Англо-иранская
торговля в первые десятилетия XIX в.) // Тр. / Иркут. ун-т.
-1956. - Т. 12: Сер. ист.-филол. - С. 54-82.
Неизвестное письмо А.С. Грибоедова А.В. Всеволожскому / /
Тр. / Иркут. ун-т. - 1956. - Т. 16: Сер. ист.-филол., вып.
3. - С. 160-164. Новые материалы о Грибоедове // Новая Сибирь.
- 1956. Кн. 34. - С. 306-317.
К истории искупительного посольства Хосров Мирзы: (Из материалов
о грибоедовской миссии) // Тр. / Иркут. ун-т. - 1958. - Т.
25: Сер. ист.-экон., вып. 1. - С. 149-168.
О секретаре грибоедовской миссии Иване Сергеевиче Мальцеве
// Тр./ Иркут. ун-т. -1958. -Т. 25: Сер. ист.-экон., вып.
I. - С. 137-147.
Дипломатическая деятельность А.С. Грибоедова. - М. : Соцэкгиз,
1960. - 295 с.
Дипломатическая поездка Али-Юз-Баши Карабагского к Аббас-Мирзе:
(Из арх. материалов о миссии А.С. Грибоедова в Иране) // Изв.
АН Аз. ССР. - Сер. обществ, наук. - 1962. - № 8. - С. 15-22.
Грибоедов Александр Сергеевич // Советская историческая энциклопедия.
- М., 1963. - Т. 4. - Стб. 782-783.
Борис Георгиевич Кубалов // Изв. Сиб. отд-ния АН СССР. - Сер.
обществ. наук. - 1966. - № 9. - С. 155-156. - Совм. с О. Ковалем,
Ф.А. Кудрявцевым, П.П. Хороших.
Туркманчайский договор 1828 // Советская историческая энциклопедия.
- М., 1973. - Т. 14. - Стб. 532.
Ункяр-Искелесийский договор 1823 // Советская историческая
энциклопедия. - М., 1973. - Т. 14. - Стб. 828.
Английская дипломатия и борьба вокруг престола в Иране в первой
половине XIX в. // Вопросы истории международных отношений
и колониальной политики. - Иркутск, 1974. - Вып. 1. - С. 45-69.
Сказание о Пелопидах: (К истории становления патриархальной
семьи в Древней Греции). - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во,
1975. - 55 с.
Лит.: Памяти профессора Сергея Владимировича Шостаковича.
Воспоминания и научные статьи. К 100-летию со дня рождения.
- Иркутск : Изд-во "Оттиск", 2002.
|
