Иркутский государственный
университет "наплодил" археологов всех "периодизационных
мастей", частью благословил их на работы в иных краях, но достаточно
много археологических воспитанников ИГУ осталось в городе, области,
они творят благое дело изучения древностей в школах, трех вузах
Иркутска - классическом, техническом, педагогическом университетах,
работают в музеях и других учреждениях. В научных публикациях сегодняшних
специалистов-археологов часто мелькает фраза "иркутская школа
археологии". Она употребляется авторами и в описаниях далеких
дней начала XX в., и в характеристиках археологических изысканий
университетских археологов Иркутска второй половины XX в., и в оценках
сегодняшнего дня, демонстрируя, наряду с другими материалами, в
явном и неявном виде, отношения между коллективами и отдельными
личностями в "общеиркутском археологическом интерьере".
Сам термин "иркутская школа археологии" известен с конца
20-х - начала 30-х годов XX столетия. Иногда употребляют выражение
"школа археологии профессора Бернгарда Эдуардовича Петри",
или просто "школа Петри". Термины эти - неофициальные,
никогда не обсуждались и не утверждены конвенциально. Но они приняты
в лексике археологов Сибири и даже более широкого российского географического
пространства. Употребимы они археологами разных поколений. "Живучести"
термина, видимо, способствовало то обстоятельство, что очень многие
знали и знают о принадлежности популярных отечественных ученых Михаила
Михайловича Герасимова, Георгия Францевича Дебеца, Алексея Павловича
Окладникова к функционерам "школы Петри" в 20-х годах.
Особенно это касается личности А.П. Окладникова. Тень знаменитого
археолога до сих пор витает над всей археологией Северной Азии,
и это, наверное, немало помогло тому, что термин склоняем до сих
пор.
Термин "иркутская школа" археологии был запущен в оборот
научной статьей (1929 г.) известного российского ученого - археолога
Василия Алексеевича Городцова. В 1924 г. Городцов совершил специальную
поездку по городам Сибири. Его интересовало состояние археологических
изысканий на этих огромных пространствах. В Иркутске он знакомился
с археологическими коллекциями Иркутского университета и Краеведческого
музея и встречался с работающими археологами. Спустя пять лет появилось
знаменитое теперь определение - "иркутская школа археологии",
а скоро, в 2009 г., можно будет праздновать его 80-летие. Тогда,
много лет назад, никто не спросил Городцова о смысле и значимости
сказанного. Сам он нигде не развернул фразу в повествовательную
форму. Строгому анализу фраза сегодня не подлежит, и любая трактовка
ее содержания может быть объявлена "произвольной", насколько
"произвольность" может быть допущена в аспекте рассмотрения
российских - сибирских событий первой половины 20-х годов XX столетия.
В определении "иркутская школа археологии", говоря языком
литературных критиков, заложены три большие темы: "ШКОЛА",
"ИРКУТСКАЯ", "АРХЕОЛОГИЯ". Были ли эти темы,
неоднозначные и в смысловых позициях, и в содержательных объемах,
смонтированы Городцовым сознательно в одну фразу или так уж получилось
"нечаянно" - неизвестно.
Скорее всего, слово "школа" Городцов употребил, не задумываясь,
поскольку во времена конца XIX - начала XX вв. это было обычно и
даже модно. Маститый археолог имел свою школу, знал археологическую
школу Федора Кондратьевича Волкова, географическую - Дмитрия Николаевича
Анучина, геологическую - Алексея Петровича Павлова. С последним
они были друзьями и единомышленниками. Приват-доцент Санкт-Петербургского
университета, профессор Иркутского университета Б.Э. Петри, автор
многих археологических и этнографических произведений, успешно практиковавший
археолог, объединивший вокруг себя всех "взрослых" и юных
археологов Иркутска, в глазах Городцова мог быть определен только
"главой научной школы". Можно, конечно, заподозрить столичного
ученого в том, что в слово "школа" он вложил некую долю
покровительственной снисходительности, специально для провинции.
Но и при таком допуске слово "школа" придает всему выражению
смысл уважительного одобрения. Не следует забывать, что ученого
Петри Городцов с необходимостью видел на фоне научной фигуры его
отца Эдуарда Юлиевича Петри, доктора и профессора Бернского университета
на русской службе, автора широко известных монографий "Основы
антропологии", "Методы и принципы географии", "Атлас"
и др. Иное слово, кроме "школа", Василий Алексеевич едва
ли мог употребить. Но тогда почему же не "школа" Б.Э.Петри,
а "иркутская"? В этом термине, вероятно, скрыты несколько
сюжетов, которые могли быть прочтены Городцовым.
Прежде всего, знакомясь с коллективом иркутских археологов середины
1920-х годов, внимательный Городцов мог обнаружить людей, имевших
свой "независимый", "автономный" статус исследователей.
В "старшем звене" этими людьми были Николай Яковлевич
Ходукин и Василий Иннокентьевич Подгорбунский. В "среднем звене"
- Георгий Петрович Сосновский и Василий Иванович Сосновский. Среди
молодых явно выделялся Георгий Францевич Дебец, археолог и уже сложившийся
антрополог, который если и не стоял афронт Б.Э. Петри, то уже определенно
всегда был "развернут" вполоборота к его мнениям. Логично
было Городцову объединить всех вокруг Петри понятием "иркутская
школа", не задев при этом ни самолюбия главы школы, ни его
коллаборантов. Это - один из предполагаемых сюжетов, или мотивов.
Вторую сюжетную линию, определенно, предлагал сам Иркутский университет,
только что, шесть лет назад, "испечённый" в огне гражданской
войны 1918 года. Петри начал формировать археологическое братство
"юных друзей музея" в 1916 году, когда государь-император
соблаговолил принять и утвердить решение Государственной Думы об
открытии в Иркутске университета в числе многих прочих вузов в России.
В 1924 г. Городцов увидел результат петринских начинаний в виде
идейно-методически и кадрово-добровольно организованной "университетской
археологии", единственной подобной ассоциации на востоке России.
Но Городцов должен был увидеть в Иркутском университете и нечто
более значительное, совершенно новое: археология была вписана "рабочей
группой" в деятельность междисциплинарного научно-исследовательского
образования, имевшего официальное имя: Биолого-географический научно-исследовательский
институт Иркутского университета (1923). Директором БГНИИ в то время
был зоолог беспозвоночных Борис Александрович Сварчевский, вдохновителем-организатором
- зоолог позвоночных Виталий Чеславович Дорогостайский, научным
координатором самого широкого диапазона - археолог и народовед Петри.
Более половины Ученого Совета БГНИИ составляли исследователи гуманитарных
специальностей. Как бы сказали сегодня, это был настоящий вузовский
научно-исследовательский универсум.
В наши дни уже очень трудно, если не сказать невозможно, восстановить
уникальность этого причудливого кружевного рисунка плетения междисциплинарных
интересов, отношений, взаимовлияний, которые создавались жадными
до всякого знания молодыми энтузиастами-исследователями, их наставниками
в новых для научных сообществ формах консолидации, в стенах еще
совсем юного, неудержимо стремящегося куда-то вперед Иркутского
университета. Возможно, мудрый Городцов кожей ощутил этот аромат
задора в научных устремлениях, увидел реальный потенциал будущего
науки в Российской Азии и ввел в похвальный титул слово "иркутская".
Нельзя исключить, что широта исторических знаний Городцова обусловила
употребление прилагательного "иркутская" в качестве обязательной
дани городу - восточным воротам Империи - богатому научными событиями
XVIII-XIX вв., в том числе и открытиями различных древностей, о
чем известно было далеко за пределами России еще с начала XVIII
в. Это - третий возможный мотив к слову "иркутская".
Подытожим: В.А. Городцов увидел в городе с богатыми научными традициями
и заслугами региональную археологию, имевшую научно-учебную форму
добровольной организации, выраженный научный потенциал руководителя
и учеников, определенный коллективный исследовательский опыт, стремление
быть в развивающемся вузовском научном интегрированном знании и
не без претензии на научное лидерство. При этом лидерство не только
и не столько в стенах вуза, сколько во всесибирских масштабах. Возможно,
Городцову следовало вместо "археологическая" употребить
термин "этнологическая", поскольку Б.Э.Петри был настолько
же археологом, насколько этнографом. Он и появился в 1912 г. в Прибайкалье
как этнограф, но увлекся байкальской археологией и навсегда "прирос"
к этому краю. Он был включен в состав Байкальской Императорской
комиссии, затем, с открытием Иркутского университета, стал вузовским
"этнологическим профессором". Одновременно он работал
специалистом советской администрации в деле жизнеустроительства
малых народов Сибири, был научным консультантом Иркутского губкома
в антирелигиозной деятельности и т.д. Первым в России Петри ввел
масштаб стратиграфической и планиграфической документации археологического
материала, приняв фиксационным размером кубический дециметр вмещающих
отложений. Он первый ввел геологический принцип определения - градации
- значимости археологического местонахождения: 1) либо только технический
анализ набора артефактов в геологическом времени; 2) либо еще и
палеоэтнологическая интерпретация остатков в метрических измерениях
планиграфии и периодизации общественно-исторического развития. В
основание он положил принципы инситности находок, их неперемещенности,
либо же - степени смешанности в геологических отложениях. Об этом
он писал еще в 1922 г. и первым объектом такого анализа была Верхоленская
Гора. Единственное в России того времени методическое руководство
к изучению археологических объектов под открытым небом принадлежит
перу Б.Э. Петри. С другой стороны, Петри большое внимание уделял
литотехноморфологии и терминам, определяющим форму артефакта. Вместе
со своими коллегами он работал над региональной археологической
периодизацией ископаемых культур.
Научные археологические, этнографические, обществоведческие знания
Б.Э. Петри мы можем рассматривать и как теоретическую и методическую
"школу", и как практикум для окружающих его соратников
в их поисковых, стационарных, экспертно-оценочных археологических
работах. Она была особым явлением в масштабах Сибири и, конечно,
выделяла Иркутск и его университет. Заслуги Б.Э. Петри в том исторически
вечны. Так оценил ситуацию, вероятно, и Городцов, одобрительно и
поощрительно назвав эту школу "иркутской". Здесь он и
ошибся. "Иркутской" была свободная ассоциация молодых
и уже не молодых людей, имевших различные научные подготовки, различные
ориентации и устремления своих исследовательских интересов. Они
"кружком" группировались вокруг личности и фигуры Б.Э.
Петри, но относились к его научным разработкам, выводам, предложениям,
к его поведенческим особенностям очень неоднозначно, вплоть до неприятия.
Наиболее любопытно то, что никто из будущих научных археологических
талантов - ни М.М. Герасимов, ни А.П. Окладников, ни Г.П. Сосновский
не связывали, впоследствии, успехи своей научной практики со школой
Петри. Более того, они не смогли в полном объеме воспринять и претворить
в эту практику многое из опубликованных и не опубликованных разработок
Б.Э. Петри. "Иркутской" была географическая приписка ассоциации,
"иркутскими" были тенденции развития университета. А "школа"
была сконцентрирована в самом Б.Э. Петри. Он ее не навязывал никому
и не называл своих молодых коллег "учениками", а они не
называли его "учителем", никто, кроме оппонента - Г.Ф.
Дебеца... Сложное это понятие - "научная школа".
Петринская "школа" археологии существовала как реальное
добровольное образование - "научно-исследовательское тело"
- всего несколько лет: в течение "золотого десятилетия"
развития науки в Иркутском университете 20-х годов XX столетия.
Развал неявно начался в 1926 году, когда закрыли в ИГУ истфак. К
1930 году - году закрытия Иркутского университета - школа Б.Э. Петри
была уже персонально дезинтегрирована. К концу 30-х годов она перестала
существовать физически. Глава школы, Б.Э. Петри, его соратники Н.Я.Ходукин,
В.И.Сосновский, коллега и друг Б.Ч. Дорогостайский были расстреляны
в 1937-38 гг. Был несправедливо осужден, сослан на север и затем
затерялся в арктической геологии до 60-х годов Герман Степанович
Константинов. Ушел от археологии В.И. Подгорбунский. В Москве находился
Г.Ф. Дебец, в Ленинграде оказались А.П. Окладников, Г.П. Сосновский,
М.М. Герасимов. Кадровый, пусть и добровольный, ученый вузовский
археологический форпост на востоке России был разрушен.
В те времена еще молодые М.М. Герасимов, А.П. Окладников, Г.П. Сосновский
в течение всего десятилетия 30-х гг. XX в. периодически работали
как археологи в Приангарье, в том числе, участвовали в проектных
изыскательских работах по строительству будущих ангарских ГЭС. Это,
несомненно, заслуга петринских штудий. Но их "персональные"
рабочие эпицентры уже находились в европейской России. В Иркутске
они теперь "гостили".
Печальный сюжет 30-х годов XX столетия можно закончить словами,
которые принято говорить не только в России: "случилось так,
как случилось...".
Десятилетие 1940-1950 гг. можно назвать возвращением археологии
в Иркутский университет. В 1940 г. открылся историко-филологический
факультет. Этого вузовского "младенца" пестовали в своих
руках историки Моисей Андреевич Гудошников и Сергей Владимирович
Шостакович. Шостакович лично был знаком с Б.Э. Петри и со многими
"петринцами" через своего отца. В Иркутске оставался последний
из молодых отпрысков школы Петри - Иосиф Вячеславович Арембовский.
Об археологии и школе Б.Э. Петри в Иркутске, конечно же, помнили.
Во второй половине 40-х годов археология не только вошла в вузовское
преподавание органически, начались первые реальные научные полевые
археологические изыскания. Но в 1954 г. скончался И.В. Арембовский.
Вслед за ним скончался другой талантливый археолог, который, по
мысли С.В. Шостаковича, должен был сменить Арембовского: Эрдэмто
Ринчинович Рыгдылон. Иркутская археология, которая только что вновь
начала "привыкать" к научным вузовским нормам и вырабатывать
свой стиль, опять вернулась в лоно "краеведческого собирательства".
Прямой участник школы Петри, Павел Павлович Хороших, сменивший Арембовского
и Рыгдылона, будучи доцентом ИГУ, не понимал или не принимал принципы
петринской археологии, возможно, не умел и не хотел применять их
в практике преподавания и производства полевых работ, в обобщениях
и оценках ископаемых древностей.
В конце 50-х, в 60-х гг. XX в. развитие археологии в Иркутском университете
вновь постепенно стало приобретать абрис научных подходов, вырастая
из масштабных полевых стационарных изысканий. К 1967 г. дело подошло
к формированию кадрового состава исследователей-археологов профессиональной
подготовки и научно-административной организации. Роль "провокаторов"
этого процесса, идейных его вдохновителей и тематических руководителей
в изысканиях принадлежит М.М. Герасимову и А.П. Окладникову. Они
оба - "петринцы", но совершенно различной личностной характерности,
разных методических уровней в подходах, в личном воздействии на
своих молодых подопечных. Судьба свела многих молодых увлеченных
археологией студентов ИГУ и других вузов Сибири с этими талантливыми
учеными-земляками на стройках Великого каскада ангарских гидроэлектростанций.
Роль практического руководителя, опекуна, "диспетчера"
всех событий в иркутской археологии внутриуниверситетского порядка
50-60-х гг. полностью принадлежит С.В. Шостаковичу, заведующему
кафедрой всеобщей истории, профессору. Он - "повивальная бабушка"
научной археологии в Иркутском университете 40-60-х гг. XX в. Все
археологи Иркутска в своем сегодняшнем разнообразии XXI в. обязаны
его уму и энергии.
В 1963 г. по инициативе С.В. Шостаковича была создана лаборатория
археологии при кафедре всеобщей истории на историческом факультете
университета. Хотя она существовала на общественных началах, это
было первое вузовское археологическое научно-исследовательское подразделение
в Сибири. В 1967 г., с наступлением "великого подъема ИГУ",
когда ректором университета был Николай Фомич Лосев, начинается
процесс комплектования штатных сотрудников лаборатории. В 1986 г.
лаборатория археологии приобретает официальный титул научно-исследовательского
подразделения Иркутского университета. В 1988 г. образуется первая
на востоке страны кафедра археологии и этнографии. В 1992 г. по
инициативе коллектива кафедры и лаборатории создается научно-исследовательский
центр, первоначально именуемый НИЦ Гуманитарных программ, а сегодня
- НИЦ геоархеологических, этнологических изысканий и науковедения
при Научно-исследовательской части ИГУ. В его составе - лаборатория
археологии и палеоэкологии, являющаяся филиалом Института археологии
и этнографии СО РАН.
Кратко изложенные события в интерьере Иркутского университета от
40-х годов XX в. и до сегодняшнего дня - лишь штрихи пунктирных
линий в развитии вузовской археологии. Можно ли их так или иначе
связывать с деятельностью "школы Б.Э. Петри" и "иркутской
археологической ассоциации" 20-х гг. XX в.? И да, и нет. Физические
лица, имевшие отношение к тем далеким деяниям, принимавшие в них
непосредственное участие, конечно, являлись носителями информации,
озвучивали ее в разнообразных редакциях. Действие этой информации
на молодое поколение иркутян 40-60-х гг. было бы неразумно отрицать.
Но не было в реальной действительности ни "возрождения иркутской
школы археологии", ни "новой иркутской школы". Вообще,
нет оснований говорить об "иркутской школе археологии"
после 1937 года.
Б.Э. Петри в начале XX в. привез в г. Иркутск европейский - санкт-петербургский
- научный багаж. Его самого можно было бы адресовать школам Волкова-Анучина.
Эти знания создали фундамент научной консолидации в Иркутске и ореол
известности в Сибири и за ее пределами. Но каждый из его учеников
и соратников имел тенденцию к самостоятельному научному поиску и
своим решениям. Тем более, что в СССР в режим входила "государственная
археология". Можно, при желании, увидеть следы петринских научений
в концептуальных геоархеологических разработках И.В. Арембовского.
Но в них не меньше влияний А.П. Павлова и В.И. Громова. Можно свидетельствовать,
что методику полевого изучения применял и развил М.М. Герасимов,
хотя в этот сюжет можно было бы добавить достаточно критики. Можно,
наконец, с долей иронии указать на то, что этнографические сюжеты
- до безразмерности - вмонтировал в интерпретацию археологического
материала академик А.П. Окладников. Но рассмотрение в этих сюжетах
влияния Б.Э. Петри логично считать только авторскими соображениями,
как и заранее субъективны те, которые будут изложены оппонентами.
В 40-50-х годах в стране господствовала исключительно "государственная
археология" и, наверное, о школах едва ли уместно говорить.
В условиях многоярусной соподчиненности действует лишь принцип административно-тематического
лидерства.
Тем не менее, научно-исследовательские подразделения государственной
археологии сумели породить новое направление - "производственную
археологию", которая сегодня имеет явную тенденцию выталкивания,
выжимания из процессов изучения древностей научно-тематической археологии,
подменяя многоаспектность исследований "памятниковой",
"объектной" учетностью, а археологов-профессионалов -
энергичными "охранниками" ископаемой культуры, специалистами
по освоению экстремально крупных денежных масс. Производственная
археология явно не заслуга "иркутской" или какой-либо
иной российской школы археологии. Но руку к ее созданию приложили,
прежде всего, те, кто хотел бы чтить память о научных достижениях
исследователей 20-х годов ушедшего века. Им всегда желанно было
видеть археологов много и разных... Случилось же так, как случилось...
Непреложный закон прогрессивного техногенеза, в конце концов, расставит
все необходимые акценты, а память о былых событиях в этом процессе
будет отнюдь не лишней.
_____________________
Примечание
Печатается
с согласия автора. Материал размещен: http://raesc.edu.mhosts.ru
(ссылка не работает - примечание администратора сайта ИСТОРИКИ-1997)
|